Нодар ДУМБАДЗЕ
Перевод З. Ахвледиани


Прошлый сентябрь я провел в деревне. Однажды воскресным утром ко мне зашел друг детства Митуша Маршания и уговорил сходить на речку — порыбачить. Вспомним, говорит, молодость!..
Через час-другой корзина была полна рыбой — усачи попались один крупнее
другого!
Возвращаясь домой, мы свернули к колхозной конторе. На крохотной
круглой площадке было многолюдно и оживленно. Я поздоровался с соседями,
перебросился с ними парой-другой слов и попросил табака. Табака, конечно,
ни у кого не оказалось, — кто сейчас в деревне станет возиться с табаком?
— Я принесу табак, дядя, возьму у дедушки! — крикнул полуголый
мальчуган и исчез, словно ящерица, в расселине скалы.
В ожидании мальчика я подошел к стенду с фотографиями не вернувшихся
с Великой Отечественной войны сельчан и невольно стал считать их.
Сто пятьдесят два молодых лица — наивных и удивленных, хмурых и
улыбающихся, задумчивых и веселых, гордых и беспечных — глядели на меня со
стенда. Одеты ребята были по-разному — одни в штатском, другие в военных
гимнастерках. Некоторые фотоснимки были вырезаны из семейных альбомов и
затем увеличены.
Я вглядывался в лица этих людей — ушедших и не вернувшихся, — и в
памяти всплывали картины — живые, яркие, словно это было вчера.
...Даниел Басилия... Война застигла его за самым что ни на есть
мирным занятием: взобравшись на японскую хурму, он собирал «изабеллу».
Опорожнив полную корзину, почтальон Бакур пожелал Даниелу благополучного
приземления и ушел. В поднятой наверх пустой корзине Даниел нашел
повестку. На землю-то он спустился благополучно и на войну ушел с песней,
да с войны так и не вернулся...
...Важико Центерадзе... На третье-утро после свадьбы его с трудом
выволок из дома, от молодой жены, секретарь партячейки колхоза Людвиг
Квитаишвили. Ох и парень был Важико — горячий, веселый, неугомонный!
— Не убирай постель, Тухия! — крикнул он зареванной жене. — Набью
морду Гитлеру и через два дня вернусь к тебе!
Не вернулся...
...Тамаз Джабуа... В то лето он перешел в десятый класс. Трижды его
гнали из военкомата: «Не так уж плохи наши дела, чтобы забирать на войну
неоперившихся птенцов... Катись отсюда!» Он сбежал на фронт. Аттестат
зрелости был выдан... покойному Тамазу Джабуа. Теперь тот аттестат вместе
с фотографией Тамаза висит в классе, где он учился. А мать его с тех пор
не снимает траура...
...Цензор Челидзе, Барнаба Магулария, Миша Гогиберидзе, Ладико
Антадзе, Бучута Каландадзе, Лео Поцхишвили...
— А это кто? — спросил я.
— Не узнаешь? — удивился Митуша.
— Нет, хоть убей, не могу вспомнить!
— Да ты что?! Ведь это Кукури, водовоз! — сказал обиженно Митуша и
стал рукавом прочищать стекло над фотографией Кукури.
...Боже мой, как я мог забыть Кукури, брата Нателы!
— А где же его лошадь? Почему здесь нет фотографии его лошади?
Все, кто знал и помнил Кукури, заулыбались. Рассмеялся и я. Потом в
памяти моей всплыл и сам Кукури. И щемящая тоска овладела мною...
Кукури был писаным красавцем. Работал он водовозом — развозил по
чайным плантациям воду в огромной бочке. Для девушек каждое появление
Кукури было праздником. Окружив бочку, они с веселыми шутками и
прибаутками обливались водой сами и обливали Кукури. А он молча стоял и
улыбался. Уж кто-кто, а Кукури знал себе цену.
— Уходи отсюда, видишь, работа стоит! — упрашивала Кукури бригадирша
Нина.
— Дай наглядеться на твоих красавиц, — упрашивал бригадиршу Нину
Кукури.
— А план? Ты, что ли, будешь работать за них? Катись, катись! —
подталкивала Нина упиравшегося парня.
— Нина, прогонишь его — вообще перестанем работать! — кричала одна из
девушек.
— Кукури, чтоб ты ослеп, не видишь, что ли, как пылает мое сердце?
Полюби меня! — смеялась другая.
— И что стоило твоей матери родить дюжину таких, как ты, парней?
Хватило бы на всю нашу бригаду!
— Неужели я не нравлюсь тебе, Кукури? Посмотри на меня как следует!
— Уймитесь, бесстыдницы! Виданное ли дело, так терять голову из-за
парня?! — набрасывалась Нина на девчат.
Промокший с ног до головы Кукури, посмеиваясь, взбирался на свою
повозку и трусил к соседнему участку.


Осенью 1941-го Кукури вместе с его лошадью призвали в армию.
Помню, приехал тогда в наше село Филипп Махарадзе и произнес в
переполненном клубе такую речь:
— Люди, братья и сестры, видите, что творит кровавый Гитлер?
Вставайте, люди, ройте окопы, точите топоры, перекрывайте дороги! Не
видать врагу нашей родной Грузии!
Потом он окинул взглядом рассевшихся на полу учеников и сказал:
— А вы, ребята, помогайте старшим! Страна наша принадлежит вам, так
не отдавайте ее на растерзание каннибалу Гитлеру!
Потом, усомнившись, видимо, в наших филологических познаниях,
добавил:
— Не уступайте ни вершка нашей родной земли людоеду Гитлеру!
Той же ночью я выполнил наказ Филиппа Махарадзе: вырыл во дворе окоп,
отточил топор и разработал детальный план взрыва нашего моста. Однако
Митуша отверг мой план.
— Взрывать висячий мост — лишние хлопоты. Перережем канат, и баста!
Погляжу я на Гитлера, как он переберется через Губазоули!*
_______________
* Г у б а з о у л и — название речки.

На второй день после выступления Махарадзе на фронт ушла половина
Гурии, в том числе Кукури со своей лошадью.
Думаете, Кукури отправился на сборный пункт верхом? Ничего подобного!
С утра он вымыл, почистил лошадь, причесал ей гриву и хвост, потом покрыл
красным атласом (атлас этот Кукури получил в виде премии за шелковичные
коконы) и, торжественно вышагивая рядом с ней, явился в военный
комиссариат.
Во дворе комиссариата состоялся митинг. Выступали с патриотическими
речами, размахивали флажками и лозунгами, читали стихи. Местный поэт
прочел от своего имени стихотворение великого Акакия Церетели. Поэт
отправился на фронт вместе с Кукури и его лошадью. Никто из них домой не
вернулся.
А за месяц до этого был еще случай...
Как-то воскресным утром Кукури пригнал на базар свою единственную
корову. Пригнал, привязал к чинаре, а сам уселся на валявшийся тут же
камень. Рядом присела босоногая сестренка Кукури — Натела.
Корову никто не торговал, но от любопытных не было отбоя.
— За сколько продаешь корову, Кукури?
— Сколько дает молока твоя корова, Кукури?
— Молоко-то жирное у твоей коровы, Кукури?
— Как звать твою корову, Кукури?
Кукури одним отвечал, другим нет.
Наконец появился Анания Нибладзе — человек, который при желании мог
закупить весь базар, не то что корову.
— Продаешь, парень?
Кукури встал.
— Продаю, уважаемый Анания!
— Сколько просишь?
— Прошу три тысячи, уважаемый Анания!
— Многовато!
— Знаю, уважаемый Анания...
— Так скинь, коли знаешь!
— Для вас, уважаемый Анания, деньги — бумажки, а для меня корова —
все мое состояние...
— Зачем же ты ее продаешь? — улыбнулся Анания и самодовольно оглядел
собравшихся.
Кукури промолчал.
— Тебя спрашиваю!
— Видишь эту полуголую девочку, уважаемый Анания? — Кукури кивнул в
сторону Нателы.
— Две пятьсот!
— Уже месяц девочка не ходит в школу, уважаемый Анания. Ей нужны
платье и обувь...
— Отдай, парень, цена хорошая! — посоветовал кто-то.
— Да? А когда я пойду в армию, кормить мою мать и сестру будешь ты? —
спросил Кукури советчика.
— Две восемьсот! — сказал Анания, извлекая из кармана кипу бумажек.
Кукури, словно завороженный, глядел на огромные сторублевки.
— Забирай!
Анания быстро отсчитал деньги и передал Кукури. Тот долго и
внимательно пересчитывал их, потом аккуратно завернул в газету и опустил в
карман. Анания отвязал корову и обратился к стоявшему рядом соседу:
— Как, по-твоему, Акакий, хватит ее человек на шестьдесят? Дом завтра
будем перекрывать.
— Вряд ли, уважаемый Анания!
— Так будут еще поросята, индюшки!
— Ну, тогда — конечно!
— Как-никак корова! — Анания похлопал животное по спине.
Кукури удивленно глядел то на Анания, то на соседа. Вдруг у него
побледнели губы и раздулись ноздри.
— Зачем тебе корова, уважаемый Анания?
Анания рассмеялся.
— Как это зачем? Зарезать! — ответил за него сосед.
— Зарезать?!
— А ты что думал? — удивился Анания.
Кукури тотчас же достал из кармана сверток.
— Вот деньги, уважаемый Анания! Возвращаю их обратно!.. Как это
можно — зарезать корову!
— Ты что, с ума сошел?
— Нет, уважаемый Анания, скорее я дам зарезать себя, чем мою
корову! — Кукури осторожно взял из руки Анания конец веревки, всунул ему в
карман деньги и обернулся к сестре. — Веди корову домой!
— Три тысячи рублей! — сказал Анания.
— Домой, говорю!
— Три двести!
— Не надо об этом, уважаемый Анания.
— Три пятьсот!
Натела остановилась. Кукури взглянул на босые ноги сестры, потом на
деньги, потом на Анания и, наконец, на корову. Он не произнес ни слова.
Люди с нетерпением ожидали развязки этого необычного события.
Вдруг Кукури взорвался.
— Ты что, не слышишь меня? Марш сейчас же домой! — прикрикнул он на
растерявшуюся сестру, потом сильно толкнул корову: — Домой, корова, домой!
И корова пошла домой. За ней последовал Кукури.
— Болван! — проговорил Анания.
— Да он просто дурак! — добавил кто-то.

ПРОДЛЖЕНИЕ