Джемал Карчхадзе
Цветок магнолии, или Кончина бабушки Анны
Перевод: Гурам Гвинчидзе
Язык оригинала: грузинский


Он простоял так несколько секунд. Затем разнял руки, левую опустил, правую же сунул за пазуху. Мгновение — и (не знаю, как умудрился он не повредить его) вытащил оттуда один цветок. Один цветок магнолии — белый, большой, пышный. Слегка наклонился, вложил цветок в руки бабушки Анны и вновь выпрямился. Я тотчас припомнил его взгляд, брошенный на магнолию, и то, как мне показалось, что по лицу его в этот момент что-то пробежало — то ли тень, то ли свет, тем не менее как человек, исповедующий трезвый реализм, я все приписал простому совпадению (между прочим, и сегодня остаюсь при том же мнении). Незнакомец постоял несколько мгновений, затем вновь склонился над гробом, нежно прикоснулся руками к вискам бабушки Анны и запечатлел на ее лбу поцелуй. Я намеренно употребил это выражение, потому что хочу выразить ту разницу, которая существует, на мой взгляд, между словами “поцеловать” и “запечатлеть поцелуй”. Бабушка Анна не шелохнулась, никак не отреагировала на смелый поступок незнакомца. Да и как она могла отреагировать! Куда исчезли из ее хладного тела механизмы, ответственные за румянец на щеках, изгиб бровей, пробуждение забытых воспоминаний, потаенную улыбку и другие ностальгические эмоции, но, кто знает, может быть, и без них бабушка Анна уже пребывала в блаженстве.

Незнакомец вновь выпрямился, повернулся и так же не спеша покинул залу.

Тут я невольно бросил взгляд на Спиридона. К выражению беспокойства и испуга на его лице, в котором, к сожалению, не было ничего героического, теперь добавилась тревога. Тревога и еще некая сумеречная тень то ли стыда, то ли страха, то ли
ревности — не знаю... Впрочем, это последнее, само по себе пропитанное бесчисленными ядами слово, разрушающее человека, дробящее его на части, в данном случае, думаю, было неуместным и, возможно даже, комичным.

Я стоял у входа в залу, как раз с той стороны, откуда вышел незнакомец. Он прошел буквально в нескольких сантиметрах от меня, и, помню, я подумал, не коснуться ли мне его рукой — меня интересовало, всамделишный ли он, — но пока я колебался и боролся со своей всегдашней болезнью — нерешительностью, он уже прошел мимо.

Пересек балкон, спустился по лестнице (в сторону магнолии и не взглянул) и неторопливо проследовал тем же путем, который освободили ему недавно и который все еще оставался свободным. В царящем вокруг глубоком тревожном молчании (что, видимо, мало волновало незнакомца) он миновал двор, вышел за ворота, свернул направо, где ждал его привязанный к забору конь, отвязал его, вскочил в седло, вскочил легко, как-то даже подозрительно легко, и тронул коня; потом стал спускаться по склону, постепенно скрываясь из глаз, — сперва исчез конь, потом чоха, а под конец и башлык.

И тут разметавшиеся по окоему облака немедленно устремились к солнцу, окружили его плотными слоями, и через некоторое время, когда процессия двинулась к кладбищу, пошел летний, теплый, торопливый, звонкий ДОЖДЬ.

...Толки и пересуды, вызванные этой странной историей, какое-то время энергично вынюхивавшие трещины и щели в немалой конструкции, именуемой нашей семьей, то в виде ядовитой иронии или безобидной шутки, то в виде степенного рассуждения или романтических измышлений, то печали или просто скрытой зависти, в конце концов, как и следовало ожидать, стихли, и жизнь вошла в свою колею. А светлая, чистая душа бабушки Анны — я в этом не сомневаюсь и не сомневался никогда — царит и будет царить во веки веков в божественном сиянии в наилучшем месте. Аминь!

1 Д э в и — сказочный великан.

3 Б и ц о л а — жена дяди.

3 К е л е х и — поминки.