РЕЗО ЧЕИШВИЛИ
Перевод: Александр Эбаноидзе
Язык оригинала: грузинский


Руа

Речушка Руа.

Она протекает через Чоми и впадает в Риони.

В низине, где Руа сливается с Риони, расположен если не самый маленький, то один из самых маленьких ботанических садов в мире.

С правого берега Руа видны городская цитадель и развалины храма Баграта.

Через Руа проложен старый одноарочный мост. Вокруг зеленые горы. Вдали — Кавкасиони.

Чома.

Микроклимат субтропический. Дома с зелеными дворами. Азаты. Ограды из зарослей трифолии. На лужайке дворов хурма и пальмы; не очень-то породистые пальмы высятся над живыми изгородями, на каждом дворе по пальме.

В ботаническом саду растет секвойя. Кроме секвойи есть еще несколько деревьев редкой красоты. С дороги они не видны, идущий мимо человек может и не заметить сада.

— Женщины заболевают здесь женской болезнью, опухолью шейки матки или самой матки... Многие умерли...

— Сударыня, откуда вы так свободно владеете грузинским?

— Мой муж грузин, и сыновья тоже... Сама я из Прибалтики. Уже сорок лет здесь работаю... Увы, заболевания матки — неоспоримый факт, но вы об этом не пишите, не надо, прошу вас... Мы это скрываем... Возможно, на этом участке повышенная радиация, или магнитное поле, или в земле захоронен источник излучения... До сих пор этим никто серьезно не заинтересовался, а между тем болезнь у всех одинаковая и диагноз однозначен... А это вот секвойя — королева деревьев. В Советском Союзе вы не найдете другого экземпляра таких размеров, я уже не говорю о красоте... Об этом вы непременно напишите. И еще вон о том ресторане. Неужели здесь можно было строить ресторан?! Ведь надо же хоть где-нибудь сохранить чистые, святые места. Ресторан захламил речушку Руа — и левый берег, и правый... превратил прекрасный уголок природы в мусорную свалку... Ну скажите на милость, к чему тут ресторан? Здесь должна протекать чистая, нетронутая Руа!..

В ресторане, превратившем русло Руа в мусорную свалку, кутнули и основательно набрались Бичоиа, Шотаиа, Отариа, Будуиа1 по прозвищу Дзундзгли и другие, но из затемненного, оставленного на попечение ночного сторожа заведения последними выбрались Будуиа по прозвищу Дзундзгли, Отариа, Шотаиа, Бичоиа и сели в машину. Устроившийся за рулем Шотаиа долго тыкался ключом в гнездо. Мучился, плюясь и матерясь, кое-как вставил ключ, но мотор не завелся. Сказал, что придется подтолкнуть. Вышли вчетвером, помочились на все четыре колеса машины. Затем толкнули и выкатили ее на середину дороги. Тут налетел самосвал, шофер которого тоже крепко перебрал. Двое скончались на месте, двое других никак не пострадали. И живые, и мертвые — все оказались в больнице.

— Растолкуйте, люди, что с нами стряслось? — ревел в больнице Будуиа по прозвищу Дзундзгли.

Дежурная фельдшерица в который раз звонила в милицию. Милиция не отвечала.

— Скажите, живые они или нет!

— Лучше б вашим матерям не растить вас — таких! — Фельдшерица через распахнутую дверь с отвращением смотрела на Будуиа и Бичоиа и не клала телефонной трубки.

Из коридора, залитого молочно-белым светом, прихрамывая, вышел дежурный врач.

— Где уж живые — один и вовсе без головы! — сказал он.

— Который?

— А я знаю — который! — Он всем весом оперся на одеревеневшую ногу, вдруг сделавшись от этого выше ростом, развернулся и исчез в коридоре, залитом молочно-белым светом. — Лучше пойдите и принесите голову...

Понурясь, выбрались из больницы, сели в разбитую машину и, со скрежетом скребя по земле расплющенным крылом, вернулись на место происшествия. В аллее стояла тьма. Свет луны не проникал сквозь густую листву. Тревожно, мучаясь кошмарами, вздремнули в машине и одновременно проснулись. Все еще было темно, но до рассвета оставалось немного. Дул легкий ветерок. Свет близящегося теплого утра проступал на асфальте и деревьях. У живой — из кустов трифолии — изгороди заметили пятнистую свинью. Она что-то перекатывала рылом у ограды.

— Да вон же она, Отарова голова!— воскликнул вышедший из машины Будуиа по прозвищу Дзундзгли.

И в самом деле это был Отариа. Бичоиа обеими руками схватился за волосы. Пятнистая свинья оставила Отарову голову и недовольно удалилась.

— Уу, твою мать, твою мать! — повторял Будуиа.

Голова Отарии без тела казалась маленькой. Неужели тело так увеличивало голову?

На зарослях трифолии висели желтые круглые плоды. Будуиа не знал, что живая изгородь плодоносит лимонами. Трифолия — лимон о трех лепестках. Плод трехлистного лимона маленький и плотный, его можно катать по асфальту и даже пинать ногами.

— Уу, твою мать… твою мать!.. Газета есть?

— На кой тебе газета? — блевал и захлебывался возле разбитой машины Бичоиа.

— Заверну Отарову голову, надо же с собой забрать...

Самосвал, который налетел на пьяных, не нашли, и шофера, сидевшего за рулем, не поймали, хотя узнали его имя, фамилию и домашний адрес. “Ребята-то хорошие, — сказал начальник райотдела милиции Квливидзе. — С ними не должно бы случиться такого...”

Будуии по прозвищу Дзундзгли подбросили в машину анашу в кисете, в очередной раз судили за употребление наркотиков (распространение доказать не удалось) и вскоре выпустили.

Желтыми плодами трифолии (трилистного лимона) нам случалось играть в футбол на асфальте. Он плотный, тугой и хорошо выдерживает удар.

Сейчас стоит май и в городе цветет глициния. Гроздья цвета утреннего солнца вьются по старинным оградам, стенам и балконам города. В маленьком ботаническом саду трудятся женщины, болеющие опухолью матки. Под жужжание больших зеленоватых мух выносят из теплицы пионы, орхидеи, гледичии, пересаживают в рыхлую, ожившую землю. И растет в том саду удивительная секвойя, большая, красивая и не стареющая.



Колодезник

В редакцию из Терджольского района поступило письмо такого содержания: жив человек (фамилия, имя, отчество), расстрелявший в 1937 году отца Нодара Думбадзе; проживает в такой-то деревне (назвать деревню по понятным причинам мы не можем) и еще кое-какие подробности. Письмо было подписанное, с точным, как выяснилось впоследствии, указанием домашнего и служебного адреса писавшего. Сообщением мы заинтересовались и, дабы — упаси Господь — не настраивать читателя на детективный лад, сразу же скажем: информатор ошибся.

Через несколько дней после получения письма мы навестили его автора на зестафонском заводе ферросплавов и, взяв его в проводники, отправились в сторону Терджолы.

Миновали Верхнюю Сакару, свернули влево, въехали в село и остановились на околице перед заржавевшими железными воротами. Наш проводник, не спрашивая разрешения, распахнул ворота, и под их глухой ржавый скрежет вошел во двор, несколько раз позвав: “Эрмиле!” Выбравшись из машины, мы последовали за ним. Тут и хозяин появился — из-за угла имеретинской оды2 (похоже, когда-то дом был все-таки в стиле ода). Коренастый, косоглазый, упрямый (такое было первое впечатление), он угрюмо глядел на нежданных гостей, похоже, изрядно озадаченный нашим появлением. Шел, нагнув короткостриженую седую голову, словно прошибая лбом густые заросли.

— Он-то и расстрелял отца Думбадзе, — сказал наш проводник и пояснил: — На ухо туг... — И повысил голос: — Принимай гостей, Эрмиле!

— В чем дело?

— Эти люди — из редакции. Интересуются старыми делами.

— Старыми делами?

Помолчал, разглядывая нас. Мы тоже не проронили ни слова.

— Присаживайтесь.

Расселись в жидкой тени усыхающей сливы, на выброшенной из дома железной кровати, обгоревшей коряге, шатком ящике и помятом, перевернутом ведре.

— Эрмиле, ты ведь знал Думбадзе, секретаря райкома, отца писателя?

— Ну ...

— Что там было между вами, когда землю под хозяйства делили? Ты и при мне, помню, как-то рассказывал...

— Палуша, что б меня никуда не таскали по твоей милости.

— Да ну что ты! Куда таскали? Кто? Их так интересует...

— Что их так интересует?

— Старые дела: коллективизация, кулачество, тридцать седьмой. Ты ведь все помнишь...

— Я был активный комсомолец. Потом работал в райкоме, в ЧОНе, была такая организация... Отдел по борьбе с саботажем и вредительством. Все это очень давно было, много лет назад. Что это у тебя в руке?

— Если позволите... — Работник редакции показал диктофон.

— Записываете?

— С вашего разрешения... — разделикатничался журналист.

— Что б меня потом никуда не таскали, Палуша, тебя предупреждаю!

— Да нет, что ты... Он писатель.

— Писатель чего?

— Редакционный, из газеты... Их интересует судьба думбадзевского отца, естественно... Его ведь Ладо звали? Секретарем райкома работал в Багдади. Верно?

— Верно. И что тут интересного?

— Им для истории нужно.

— Для истории?

— Вот именно... Значит, Ладо Думбадзе был секретарем райкома в Багдади, а твоя деятельность протекала здесь, в этом районе. А между вами Зестафони. И, стало быть, вы делили зестафонские земли?



1 Диалектная, пренебрежительная форма употребления имен.

2 О д а — тип жилого дома, распространенный в Западной Грузии.

">